Министерство культуры и туризма Удмуртской Республики
Премьера «Евгения Онегина» в Театре оперы и балета Удмуртии стала венцом юбилейного года Чайковского
Юбилейный год П.И. Чайковского увенчался премьерой «Евгения Онегина» – оперы, не иметь которую в репертуаре сегодня не может позволить себе ни один уважающий себя театр, тем более носящий ныне имя композитора. Для нашего театра эта опера – произведение знаковое: именно с «Евгения Онегина» в сезон 1986/87 годов началась его история в только что открытом новом здании на Центральной площади.
Поставить «Евгения Онегина» сегодня, предложив свою, авторскую трактовку классики, – это почти что замахнуться на «наше все». Классические – со времен Собинова (1901 г.), Станиславского (1922 г.) и Покровского (1944 г.) – постановки этой оперы давно стали каноническими. С тех пор в сцене дуэли шубу «Онегину внакидку полагается», как говорит костюмер фильма «Музыкальная история», а Ленский поет свою финальную арию, сидя на пенечке, под тихо падающим снежком.
К чести постановщиков – Филиппа Разенкова и художника Владислава Анисенкова – каноны классики учтены. Ленский (певец Виктор Ольхов) имеет «кудри черные до плеч», а в сцене дуэли терпеливо ожидает Онегина, присев на пенечек. Да и в целом спектакль поначалу разворачивается в привычных декорациях русской усадьбы, с ее открытыми всем ветрам просторами.
Обстановка крайне минималистична. Зеркало сцены – это чуть наклоненный к рампе квадратный подиум с немногими деталями обстановки – скамья, качели, колонны зала дома Лариных. Задник окаймлен ветвями деревьев, листва которых поначалу усыплет золотом подиум сцены, а в финале ветви оголятся черной мертвенной сеткой. Границы пространства размыты – то ли улица, то ли внутренность залов, что позволит обстановке «играть», варьируя смыслы. Позднее лето с его россыпью яблок сменится пламенеющей золотом осенью и черной графикой зимы: угасание и гибель любви начнется со «смерти Татьяны» после отказа Онегина – с поникшей спиной и мертвенно повисшими руками, вяло отзывающимися на приветствия гостей (удачная находка режиссера), мы видим ее на провинциальном балу. Спектакль завершится фактически на кладбище: сборище мертвых душ петербургского бала увенчает огромное надгробие - серебряная фигура ангела на мраморном постаменте (почти такая, как на могиле Чайковского).
Как и в большинстве постановок, «Онегин» Чайковского во многом вычитывается из Пушкина и «подгружается» дополнительными смыслами и персонажами, заимствованными из «энциклопедии русской жизни». Спектакль Филиппа Разенкова не исключение. Его Евгений (певец Ян Лейше) являет собой точную копию Пушкина с неистребимыми бакенбардами и «широким боливаром». Из эротического сна пушкинской Татьяны является и Медведь, которого в оперу Чайковского в последнее время не запускал только ленивый. Но если во многих спектаклях этот образ лишь маячил где-то в районе задника, появляясь однократно, то в спектакле Филиппа Разенкова он развит до сквозного: впервые ряженый-Медведь появляется в хороводах крестьян в первой картине, затем образ мультиплицируется до необозримого количества медвежат Тедди, подаренных гостями Татьяны к ее именинам (сваленные на лавках, они пламенеют алым цветом). В финальной сцене Онегин, охваченный страстью, явится к Татьяне в медвежьей шубе.
Чайковский считал свою оперу не предназначенной для сцены (да и многие современники убеждали его в этом). Действительно, чем разжечь зрителя, пока Татьяна двадцать минут пишет письмо? Как сделать внятным текст ансамблей, в которых каждый персонаж одновременно поет разный текст? Эти проблемы остались и в нашем спектакле (дирижер и музыкальный руководитель постановки Андрей Гордеев).
Чайковский отдал свою оперу молодым консерваторским певцам. По этому же пути пошли постановщики ижевского спектакля. И для Ксении Долотовой (Татьяна), и для Виктора Ольхова (Ленский) – это первая крупная оперная партия в их жизни. Но сегодня образы Татьяны и Ленского (после Сергея Лемешева и Галины Вишневской) – это образы, до которых нужно дорасти и суметь психологически наполнить. И здесь у Виктора Ольхова больше попадания в образ, тогда как Ксения Долотова не во всех случаях была убедительна. У обоих певцов были и вокальные проблемы (зажатость верхов, низкая интонация), что, впрочем, можно объяснить сценическим волнением.
Поэтому опыт и мастерство взяли верх – ярче и органичнее получились партии Онегина (Ян Лейше) и Ольги (Наталья Ярхова). Отметим новый, и небезынтересный, поворот истории в интерпретации Филиппа Разенкова – в его спектакле персонажем, закручивающим спираль интриги, стала Ольга. Особенно ясно это прочерчено в третьей картине оперы, наиболее удачной, на мой взгляд. Буколический танцующий хор в пестрых стилизованных костюмах – «вкусная» картинка, сделанная Владиславом Анисенковым, хормейстером Людмилой Елисеевой и постановщиком пластики Мариной Кузнецовой (если бы певцы еще не расходились с оркестром). В то время как пейзанки крутят свои хороводы, Ольга (введенная в эту сцену решением режиссера) находит черновики писем Татьяны, и в голове ее рождается коварный план, что приведет к роковой развязке. Жаль, однако, что это интересное решение, предложенное режиссером, закончилось ровно на середине истории.
Нового персонажа, «двигающего» развитие сюжета, режиссер не предлагает, и от этого спектакль начинает разворачиваться «самоигрально». Развитие идет больше в сторону увеличения визуальных символов (ленты, перчатки, крылья), чем психологической мотивации. Количество ангелов на душу населения увеличивается (в финальной сцене это и ангел-постамент, и ангел-Ленский, волокущий за собой поникшие белые крылья), а спектакль больше рождает вопросов, чем дает ответы: почему в сцене дуэли оба персонажа – и Ленский, и Онегин – одеты в бело-черные тона; почему среди мертвых душ петербургского бала счастливейший из смертных – Гремин – тоже одет в черное, а на его лице маска (ведь его отношения с Татьяной никак не прописаны в спектакле).
Финал истории застает Татьяну и Онегина на разных скамьях, повернувшихся спиной друг к другу. Герои разведены, но находятся в одной мизансцене – не значит ли это, что продолжение «Онегин и Татьяна двадцать лет спустя» возможно? Но, может быть, поиск ответов на эти вопросы заставит вновь взять с полки томик Пушкина и переслушать оперу Чайковского.
Евгения Новоселова
