ResПублика: Ижевский балет с японским акцентом

7 мая, в день 175-летия Чайковского, на сцене Театра оперы и балета УР знаменитое па де де из «Лебединого озера» будет танцевать пара, которая с уверенностью становится новым лицом ижевского балета. Шота Онодэра и Эйми O’Донохью, несмотря на свое японское гражданство, намерены все свои силы и дарования вкладывать в развитие классического русского балета.
 
В недавней премьере Театра оперы и балета, «Лебедином озере», Эйми O’Донохью исполнила центральные партии Одетты-Одиллии, а Шота Онодэра станцевал Шута — крупную характерную роль второго плана. Он же остается главным дублером на роль Принца и вышел бы на сцену в этой партии, если бы по какой-то случайности сорвался приезд приглашенной звезды — казанского премьера Михаила Тимаева. Но и в образе Шута Онодэра завоевал зал — легкий, взлетающий в воздух, кажется, без малейших усилий, с безупречными классическими линиями танца и исключительным даром характерного артиста он добился того, что за его персонажем хочется следить не отрываясь. Эйми O’Донохью же работой в этом спектакле окончательно утвердила за собой место примы-балерины театра. В образе зачарованной девы-лебедя Одетты она поэтична, трепетна, и при этом полна достоинства. А в «черной» роли дочери колдуна, Одиллии, уже откровенно чувственна, соблазнительна, красива и коварна. Характеры своих героинь O’Донохью собирает из мельчайших черточек — поворота головы, жестов, манеры двигаться. На ее виртуозных прыжках и пируэтах зал взрывается аплодисментами.
История Эйми O’Донохью и Шоты Онодэра с их паспортами граждан Японии — прекрасная иллюстрация того, как меняются в XXI веке труппы российских театров. О том, почему артисты из этой страны уверенно вытесняют российских танцовщиков, мы и говорим с новыми звездами ижевской сцены.
 
— Когда балет появился в вашей жизни?
Эйми: — Не очень рано, если учесть, что бабушка была танцовщицей танго, а мама в молодости исполняла балет, а потом начала преподавать танец. Когда мне было 7 или 8 лет, она меня буквально за руку привела в свою студию. Я сначала совсем не хотела заниматься, но однажды увидела документальный фильм о Вагановском училище. Это было откровение: я поняла, что хочу так танцевать, быть такой же, как эти девочки в балетном классе.
Шота: — Когда мне было лет 6, я дружил с мальчиком, который ходил в балетную студию. И я однажды отправился с ним за компанию: просто посмотреть, чем они там занимаются. И увидел там столько хорошеньких девочек, что сразу решил: хочу быть в этом месте! Они были такие красивые в трико и в коротких юбочках, что я «попал». Мама меня поддержала, а папа запретил: сказал, что мальчик должен играть в футбол или еще какую-то мужскую игру, а не бегать по сцене в белых колготках с девчонками. Но я все равно ходил в студию с приятелем, смотрел, как они занимаются. И в конце концов догадался сказать отцу, что мальчики там тоже есть, что это не стыдно. Он позволил мне попробовать с условием, что если что-то пойдет не так, я сразу брошу балет. И вот мне уже 22 года, и всем уже понятно, что я не брошу танец.
 
— Почему вы приехали работать именно в Россию?
Шота: — Потому что здесь до сих пор существует образцовый классический балет. В Японии очень известны звезды Большого театра Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Мой педагог в балетной студии в Токио всегда называл Владимира Васильева идеалом танцовщика и мы, будучи мальчишками, хотели быть похожими на него. Девочки в студии, соответственно, ставили своей целью «дотянуться» до Максимовой. И когда 5 лет назад в Японию по учебной программе приехали педагоги из Пермского балетного училища, я решил, что это мой шанс. Я ведь до своего первого приезда в Россию думал, что здесь все артисты балета такие, как эта великая пара.
Пермские педагоги посмотрели мой танец и пригласили к ним на учебу. И я поехал с радостью, потому что у меня не было и нет более сильной мечты, чтобы танцевать «как Васильев» – сильно, артистично, красиво. Приехал, походил по училищу, посмотрел на всех, и ни одного «Васильева» не нашел. Но артистов и девушек с очень хорошим танцем и эффектной фактурой было много, и я остался. С тех пор я убедился, что сильные артисты балета есть не только в Москве и Петербурге, но и других российских городах.
И, главное, я увидел, что в этой стране поддерживается традиция классического балета. В Европе и США очень силен авангардный танец, и contemporary dance, и модерн. Классика там тоже есть, но не такого фантастического уровня, какой можно увидеть в России. Там теряется чистота стиля, классика «осовременивается», артисты десять раз в месяц танцуют спектакли с авангардной пластикой, и пару раз – с классической, и это накладывает отпечаток на их манеру танцевать. У них уже другие «ноги» и «руки» — линии тела и пластика «затачиваются» под авторскую современную хореографию. Так что если артист балета хочет совершенствоваться в классике, танцевать хореографию Петипа или Григоровича, ему нужно оставаться в России. Ничего подобного классическим балетным спектаклям Большого театра сейчас в мире нет.
Эйми: — У меня похожая история. Все изменил тот фильм об Академии русского балета им. Вагановой в Питере, который я упоминала. На экране был совершенно другой уровень танца, чем все, что я видела в Японии. Необыкновенная красота линий, энергия и аристократичность артистов завораживали. В тот момент я приняла два важнейших в жизни решения: что хочу заниматься балетом профессионально, и что учиться хочу именно в «Вагановском». Конечно, после окончания учебы в Питере все границы передо мной открыты, но я не хочу работать в Европе – мне не близок тот стиль танца, который популярен там сейчас.
 
— Судя по тому, что сейчас в нашей балетной труппе 6 из 37 артистов — из Японии, многие ваши соотечественники думают так же, как вы.
Шота: — Престиж русской балетной школы в Японии очень высок, это правда. Несмотря на то, что в России учиться намного дороже, молодые танцовщики все равно стараются попасть в российскую школу, потому что здесь педагоги более сильные, чем в Японии, а традиции более чистые. Государственных школ балета в Японии нет – только частные студии. Их огромное количество – тысячи, наверное. Но там невозможно заниматься каждый день, как в русских балетных училищах. И уровень артистов, которых там готовят, скорее любительский, чем профессиональный, поэтому учиться там берут с такими данными, с какими никогда не взяли бы в России. Даже с лишним весом туда берут, между нами говоря. Так что у нас знают: если ты действительно хочешь танцевать классический балет на высоком уровне – надо ехать учиться в Россию. А если хочешь продолжать карьеру на профессиональном уровне, то и работать надо оставаться здесь. Поэтому сейчас японцы есть во всех балетных труппах России. В пермском балетном училище в то время, когда я учился, кроме меня было еще человек 30 из Японии – и юноши, и девушки.
Эйми: — В Вагановском училище японцев еще больше: 40, а может 50. И ребята из Китая и Кореи учатся. Сейчас ижевском театре, в той гримерке на четырех человек, где я готовлюсь к спектаклям, все – японки.
 
— А ведь Ижевск даже не входит в число «балетных столиц» России…
Шота: В Ижевске и я, и Эйми оказались потому, что театр здесь взял на себя заботу о наших рабочих визах. Другие театры в России, в которые мы показывались после учебы, говорили, что не хотят заниматься визовыми вопросами – им проще взять артистов с российской пропиской.
Меня не пугает, что город небольшой. Судя по аншлагам на наших спектаклях, недостатка в зрителях у нас не будет. Может быть, через несколько лет я попробую поступить в более крупный театр, но это будет театр в России. В Японию возвращаться не хочу. Там классический балет ставят преимущественно в независимых театрах-студиях, и спектакли проходят редко. Практики в Японии будет мало, а чтобы оставаться в форме, нужно танцевать на публике постоянно.
Эйми: — Конечно, и мне хочется успеха в крупном театре, хочется состояться в профессии. Так что не знаю, свяжу ли свою судьбу с Ижевском: это хорошая сцена, на которой можно получить необходимый опыт, но есть планки выше и задачи сложнее, чем здесь. И я не боюсь желать большего, хотя знаю, что главные театры России для меня закрыты. Например, в Мариинском театре в Петербурге иностранок (японок, китаянок, вьетнамок), даже с дипломом Академии Вагановой не допускают к просмотру на место солистки. Это негласное правило: в главных театрах страны у балерин в сольных партиях должны быть российские лица. Нам остаются только места в кордебалете. Или можно работать в коммерческих труппах, где требования более мягкие – но и уровень постановок гораздо ниже. Ну или ехать в провинцию.
 
— Так вы разочарованы тем, как складывается карьера?
Эйми: — Мне все нравится – ну, может быть, кроме зарплаты. Когда я ехала в Россию, то понятия не имела, сколько здесь получают солисты балета. На всех фото они были или в роскошных интерьерах театров, или в стильной одежде, и создавалось впечатление, что они благополучны. Когда в Ижевске после первого месяца работы я получила листочек с распечаткой по своей зарплате, я думала, что это сон или какая-то ошибка. Не может же быть, что на самом деле платят так мало? Но оказалось, что здесь все получают столько…
Шота: — 12 тысяч в месяц – это не много, конечно. Но театр снимает нам квартиры, так что с голоду мы не умираем. Меня в труппе считают странным, но я постоянно говорю, что зарплата – это не главное. Важнее иметь возможность репетировать, работать над своей техникой, танцевать спектакли, жить в атмосфере творчества.
Для молодых танцовщиков театр – это по-прежнему школа, только экзамены сдаются уже не только перед мастерами, но и перед публикой. И пока ты не достиг уровня мастера, требовать высокую зарплату мне кажется нечестным. Русские ребята в труппе постоянно возмущаются: раз такие низкие зарплаты, не будем заниматься, не будем репетировать ни минуты больше положенного по расписанию. Как будто они этим наказывают театр. Но они себя этим наказывают! Не используют прекрасную возможность поработать с репетитором, не совершенствуются так, как могли бы. Мало денег? Идите туда, где заплатят больше. Проблема в том, что если мало заниматься, то много не заплатят нигде. Они ленятся даже узнать что-то про тот спектакль, в котором участвуют.
Я много читал о разных постановках «Лебединого озера», о смысле хореографии, о знаменитых танцовщиках, которые предлагали свое видение персонажей. Хотел поговорить об этом с ребятами из труппы – и оказалось, что никто из них ничего о спектакле не знает. Но если у тебя нет профессионального опыта, нет блестящей техники и нет желания учиться, то за что платить тебе большую зарплату? В Японии такая постановка вопроса вообще была бы невозможна. Там знают: большие гонорары надо заслужить большим трудом.
Девочки в балетной труппе, кстати, очень трудолюбивы. Это что, национальный характер?
 
— Раз уж зашла речь о национальных особенностях…. Как быстро вы освоились в новой культуре, в новой языковой среде?
Шота: — С русским языком было очень тяжело. Когда я приехал поступать в Пермское балетное училище, ни слова не понимал по-русски. Но поскольку иностранных учеников там сейчас очень много, нам преподавали русский язык и историю России. Поначалу я просил педагогов писать самые важные вещи, потому что на слух было сложно понимать: русский язык все-таки очень трудный. Читать художественную литературу на русском пока не могу, хотя очень хочу прикоснуться к Толстому и Достоевскому в оригинале, — пока знаю их только в переводе, и восхищен их романами.
Эйми: — Я начала учить русский заранее, когда еще только решила, что поеду учиться в Россию. Но в Японии на курсы русского ходят в основном пожилые люди: считается, что учить сложный иностранный язык полезно для сохранения памяти. И вот в классе сидели бабушки, дедушки и я. Кажется, за целый месяц мы выучили только «здравствуйте», «до свидания», «яблоко» и «персик». Так я и приехала в Питер: знала, как поздороваться, и названия фруктов. А в Академии балета у нас был очень хороший педагог по русскому языку. К окончанию учебы уже было ощущение, что могу свободно общаться. Сейчас я встречаюсь с русским молодым человеком, поэтому язык учится сам собой.
 
— А к местной кухне уже привыкли? Перепечи пробовали?
Шота: — А что это? Никогда о таком блюде не слышал. Пельмени я люблю, хотя много стараюсь не есть – для артистов балета это тяжелая пища. Борщ вкусный. А как мне нравится пшенная каша, вы не представляете! Каждый день могу ей питаться, килограмм за раз могу съесть, хотя столько нельзя, конечно. А если в нее еще морковку добавить, то вообще прекрасно получается. Когда я только приехал сюда, спрашивал у всех знакомых: где можно попробовать хорошо приготовленные русские блюда. И мне все отвечали: дома. Но часто ходить в гости к русским друзьям я не могу – времени не хватает. А японские блюда я стараюсь сам готовить – суши, мисо-суп. В кафе здесь японская еда очень дорогая: за совсем маленькую чашку мисо-супа берут 200 рублей, а это ведь очень демократичное блюдо, оно должно быть всем доступно.
Эйми: — Я все дома готовлю: оливье, котлеты, борщи, запеканки. Мне оливье нравится. Пельмени и хлеб я не ем – диета. А в день спектакля не ем почти ничего, чтобы партнеру было полегче.
Шота: — Не все балерины такие ответственные. Иногда начинаешь танцевать с партнершей, и чувствуешь, что она 51 кг весит, хотя еще вчера весила 50. Кажется, такая ерундовая разница, а она очень заметна, когда надо девушку поднять в поддержку на вытянутых руках. Спрашиваю: «Ты что вчера ела?». Отвечает, что мороженое, «чуть-чуть». Но в балете каждое «чуть-чуть» влияет на то, как ты будешь танцевать завтра.
 
— Ваши родные видели, как вы танцуете на профессиональной сцене?
Шота: — Летом я поеду в Японию, буду танцевать Принцев в «Лебедином озере» и «Спящей красавице» в местном театре при студии. Там родители на меня и посмотрят.
Эйми: — А моя мама приедет на один из последних спектаклей в сезоне. Я много раз ее об этом просила, и вот наконец она прилетит, чтобы посмотреть, как я танцую «Лебединое озеро». И я рада, что это произойдет именно в Ижевске.
 
Врезки
Шота Онодэра учился в студии балета в Токио и в Пермском хореографическом колледже (бывшем хореографическом училище). С 2011 года танцует в Театре оперы и балета Удмуртской Республики. За это время исполнил заглавные партии в детских балетах «Маугли» и «Чипполино», роль Шута в балете «Лебединое озеро» на музыку П.И. Чайковского. Подготовил роль Принца Зигфрида в «Лебедином озере» и готов выйти на сцену в этой партии в любой день.
 
Эйми O’Донохью училась в студии танца в Японии и в Академии русского балета им. А.Я. Вагановой в Санкт-Петербурге. С 2012 года – солистка Государственного театра оперы и балета Удмуртской Республики. В ее репертуаре главные партии в балетах «Жизель» (Жизель), «Ромео и Джульетта» (Джульетта), «Щелкунчик» (Мари), «Лебединое озеро» (Одетта-Одиллия).
 
Несмотря на ирландское имя, доставшееся от отца, Эйми O’Донохью считает себя японкой: ее родители расстались, когда она была совсем маленькой, и она воспитывалась мамой в традициях японской культуры.
 
Анна Вардугина